Гульшаир Абдуллаева — редкая специалистка и в Жалал-Абадской области, и во всем мире. Как радиолог она трудится в лаборатории города Майлуу-Суу, особой локации Кыргызстана. Замеры Гульшаир по определению урана в воде и пыли обеспечивают это место самым необходимым — своевременным наблюдением риска.

Мы в Майлуу-Суу, мы в тупике. Радиологическая лаборатория состоит из 2 комнат в подвале санэпидемстанции и 4 человек в команде: инженер-химик, инженер-физик, руководитель и техник-дозиметрист на полставке. Бриллиантовая гигиена, марлечки, аппараты. Знакомиться с обстановкой с порога кажется неприличным, сначала — пристально внутрь. За 2,5 часа разговора пришлось задать Гульшаир всего 2,5 вопроса. В начале, в конце и в конце концов. Посередине расстелился исключительный на цельность рассказ.

Ныряем в эту реку одним шагом: «Где вы родились? И что вы делали потом?». Для разминки Гульшаир усмехается — тепло и сдержанно.

— Я родилась в Кочкор-Ате. Это где-то в получасе езды отсюда.

То, что я выбрала направление науки, наверное, связано с тем, что я заболела, и два-три года слонялась по больницам. И там что делаешь? Ну, читаешь книжки. Это было где-то в 6-7 лет.

1996-й. В Жалал-Абадском университете Гульшаир начинает осваивать автоматизированные системы управления и обработки информации — за ними перспектива (ретроспектива напомнит: с самого начала хотелось поступать на «физику-химию»). С дипломом Гульшаир находит себя в преподавании. В колледже родной Кочкор-Аты, затем в институте и школе Майлуу-Суу — сюда молодая педагогиня приезжает отвечать за ряд дисциплин: математику, физику, информатику. Система взяток, шоколадок и вседозволенности в образовании отталкивают Гульшаир, взгляд направляется на Бишкек.

— Попробовать что-то там. Попробовать себя. И вы знаете, все равно, наверное, существует судьба, течение, природа, высший разум, бог — я не знаю, что-то тебя направляет. Все равно что-то меня здесь в Майлуу-Суу каждый раз привязывает. Я познакомилась с мужем. Я хотела свободных отношений, у нас так и вышло. Он меня встретил и говорит: у тебя со здоровьем проблемы вот такие-вот такие, но я могу тебе помочь, не уезжай, устрою тебя на заводе. Блин, интересно, да? Откуда он знает? У нас с этого все завязалось.

В лаборатории Майлуу-Сууйского лампового завода был нужен человек с техническим образованием. Я пошла устраиваться лаборантом, они искали инженера спектрального анализа. Я говорю: знаете, я не могу! — А вы пройдите в лабораторию. Посмотрите, может, вам понравится. — Смотрю, там огромные установки. — Вот здесь будешь работать, на вот этом. — Я говорю: не смогу!

Пушистый тембр отдает стальными нотками. Говорит характер. На «не могу» Гульшаир указывает, жирно выдыхая «у». «У» при этом она не упускает окончательно, наоборот, убедительно удерживает за хвост. Чувствую: в этих фонетических намеках — смысловая специя, она расположит вкус истории.

— Садись, вот сейчас поговорим. — Мы садимся. Мне задают вопросы. Я отвечаю. — Я не умею, я не буду. Я на это не училась. — Мы тебя всему научим. Может быть, будешь химиком? Сразу. — Я не могу химиком! Там еще эти валентности. — Ну, ладно, идите в спектральную.

Действительно, когда начинаешь что-то делать, и это тебе нравится, ты начинаешь делать это по-другому. Оказывается, это было мое призвание — работать именно в лаборатории. Потому что все, что ты сделаешь, зависит от тебя самого. От твоей фантазии. От твоих желаний. От твоего требования. К себе. Уже твой результат не зависит от каких-то родителей, которые пришли-не пришли, от других учителей, которые дали-не дали. Со временем вот это все — оно начало нравиться.

— В эту лабораторию я пришла в 2016 году. Вбитые в приборы калибровочные коэффициенты немножко отклонялись. Для того, чтобы проверить свою работу, мы проводим сличительные испытания с другими лабораториями. Отдел радиационной безопасности департамента здравоохранения в Бишкеке — у них очень хорошая лаборатория и специалисты были на тот момент. Мы отобрали себе воду, провели сличительные, и у нас они не идут. Флюза, наша коллега, говорит: Гульшаир, у тебя что-то не так, ищи.

Самая, оказывается, дружная семья — это радиологи. Нас не разделяют ни границы, ни расстояния — ничего. В мире не такое большое количество специалистов, мы друг друга знаем, общаемся. Когда у тебя какая-то проблема, ты говоришь: у меня вот так, вот так, вот так — помогите. И тебя направляют.

В Украине у нас есть хорошая женщина-радиохимик Татьяна Валерьевна Лаврова. Она сказала, как сделать. Вот этот прибор — мы его откалибровали. Это очень кропотливый труд. И в Кыргызстане мы — единственная лаборатория, которая вынуждена была внедрить внутреннюю калибровку, использовать эти результаты в своей деятельности. Ежегодно мы участвуем в профтестировании МАГАТЭ, Международного агентства по атомной энергии — и результаты удовлетворительные. Этот приборчик нас не подводит. Это было для нас большим достижением.

По натуре я все-таки — борец. Я могу много чего. В работе меня окружали люди, которые научили преодолевать проблемы.

— Я здесь работала инженером-физиком. Сейчас я — менеджер по качеству.

Стул принимает на себя тяжелый вздох — Гульшаир откидывается спиной назад.

— Я же болею эпилепсией. Я даже не задумывалась о последствиях и оформила инвалидность. Эта ошибка перечеркнула всю мою жизнь, можно сказать. Оказывается, люди с ограниченными возможностями здоровья не имеют права работать на вредных условиях труда. И в 2021-м году пришла большая прокурорская проверка, ее отправили оттуда сверху. И я как бы… обиделась и ушла. Ушла в никуда, на улицу. Около года было очень тяжело найти себя. Я фасовала пряники на хлебозаводе, продукты в магазине. Я пыталась работать швеей. Но я знала, что это не мое. Это вообще не мое. Я даже пыталась в банк устроиться, меня не взяли: о-о-ой, вы, оказывается, болеете.

И потом мой сын ходил: дайте маме работу. Дали место в военкомате — оформлять документы. И я пришла с этими бумажками разбираться. Мне эта работа не очень нравилась, военкомат — это такое тихое место, закрытое. А я привыкла, чтобы было движение, жизнь, еще что-то. Я вспоминала, как сюда приезжали коллеги, и я в первый раз увидела слет радиологов.

Я консультировалась с юристами: пожалуйста, помогите, как мне можно было бы с этими болячками работать? Сейчас я бы искала альтернативные пути, я так сгоряча не ушла бы. Надо было выждать определенный момент. Я могла бы просто переименовать свою должность в «менеджера по качеству», как и сделала позже (это идея украинского специалиста), и делать уже вот эту свою работу. Я могла бы больше, но получилось, что получилось.

Гульшаир говорит о большой утрате.
Она, определенно, болеет — лабораторией.

— И в 2022-ом году меня позвали на завод осваивать производство стеклотары: нам нужен человек, который смог бы разобраться с испытаниями. Так, эти два года я — ведущий инженер центральной заводской лаборатории, осуществляю методическое руководство. На основной должности я там, а здесь совмещаю полставки «менеджера по качеству». То, что я люблю, то, что мне нравится, то, что моя стихия — она здесь. А там меня держит заработная плата. Я могу принестись оттуда сюда — если надо.

Я очень жалею, что не смогла продолжать. Но хотя бы какое-то соприкосновение к лаборатории я имею. Рано или поздно я планирую, что сюда вернусь. Не набегами. Не тогда, когда возникают проблемы. Не тогда, когда приезжает комиссия. Не тогда, когда в проекте нужно что-то сделать, и не получается. Я пыталась восстановиться, чтобы можно было работать во вредных условиях труда: найти законы, статьи. У меня не получилось. Я бы очень многое отдала, чтобы можно было сюда точно так же вернуться на свою работу. Заниматься не просто обработкой бумажек. Я мечтаю вернуться к лабораторной деятельности.

Снова и снова:

— Я бы очень много отдала за то, чтобы сюда вернуться — вся. Если бы этой бумажки не было бы, на моей карьере не смогли бы поставить крест. Если можно было бы повернуть время вспять, я прожила бы немножко по-другому.

Вы знаете, такое огромное чувство самоудовлетворения, когда ты делаешь то, что не могут сделать другие. То, что я говорю «призвание», это потому что ты пытаешься от чего-то убежать, а оно тебя все равно настигает. Что я здесь нашла? Очень живых, отзывчивых людей, я таких ни-ког-да не видела, ни-где не встречала. Мудрых, терпеливых, добрых и принципиальных. Это люди, которые делают так, как положено. На любые вопросы радиологи отвечают: «Потому что так надо».

У истоков лаборатории не я стояла. Это детище Немата Шерикбаевича, нашего руководителя и главврача санэпидемстанции, он создал ее в нулевые. Но я познала нечто особенное. И особенно людей — особенных людей. Непосредственно через эту лабораторию. Уходя тогда, я решила отрезать и выбросить. Отрезать и выбросить не получилось. Для меня эта лаборатория — действительно частичка моей души.

Я задаю свой второй вопрос: «Что, если вашей лаборатории не будет?».

— Вы представьте себе: у вас ребенок больной, но вроде бы здоровый, и вы за ним не наблюдаете. Внимание должное на него не обращаете, температуру не снимаете. Мы работаем, чтобы минимизировать и своевременно обнаружить риски. У нас ребята-исследователи выходят на поля. Под ними огромные тонны урановых захоронений. Когда приехал парень из Германии, он сказал: «Я с вами на это поле не пойду. Потому что я еще не женился. Я хочу, чтобы у меня были здоровые дети».

Майли-Сай — это уже не ребенок, но и не взрослый. Может быть, подросток — который болеет. Это израненный подросток — которому нужно лечиться. Он даже знает, как. Он даже знает врачей. Но у него на это нет денег.

Если не проводить контроль вот этого всего, то процесс окажется в неуправляемом состоянии. И там можно получить гремучий газ, который может взорваться в любой неподходящий момент. Лучше знать, что происходит.

Вопрос в конце концов:

— У вас была реакция внутри, когда в Кыргызстане сняли мораторий на разработку урана?

— Да, правда у нас не всегда это спрашивают… Я знаю по практике: методологии, которые позволяют безопасно добывать, есть. Но у нас же всегда «свой вариант». Где-то на чем-то мы захотим сэкономить, урезать, и оно в будущем обязательно вылезет. Мы еще не на том уровне внутренней организованности, чтобы безопасно использовать опасные технологии. И от этого уйти будет достаточно сложно.

На выезде из города взмывающая остро вверх надпись «Гүлдөй бер, шаарым Майлуу-Суу» перебивается репликой таксиста: «Биз тупиктебиз да, эже. Сразу кете албайбыз». Может, и не сразу. Зато мы внутри.



Рахат Асангулова.